Город-укрепрайон

В последний год из-за кровавых событий на Украине российские журналисты стали редкими гостями в многострадальной Сирии. Идущая здесь война отошла на третий или даже четвертый план. Сирийцы отнеслись к этому с пониманием — они слишком хорошо знают, что такое гражданская война в доме. И события на Украине рассматривают именно в этом ключе, через свою войну. Слишком много схожего, слишком похожий сценарий. Вот только на Украине его удалось провернуть, а в Сирии — нет.

Все «государственные» гайки в стране закручены до предела, до срыва резьбы. И кажется, крутить их уже некуда. Получение разрешения на работу журналиста — тягучий и скучный квест, который нужно обязательно пройти, без вариантов. Иначе депортация или запрет на въезд. Журналистов здесь рассматривают как агентов, собирающих информацию из открытых источников. И россиянам нет скидки, Россия — страна демократическая и любителей поискать «бурятских танкистов» или «наших мальчиков, умирающих за диктатора Асада на чужбине» хватает.

Поэтому на главном и самом безопасном погранпереходе между Сирией и Ливаном нас трясли безжалостно. При этом сам погранпереход был абсолютно пуст, то есть никто, кроме нас, не собирался въезжать и никто не выезжал. Хотя, судя по европейской картинке, здесь должны быть колоссальные толпы людей бегущих из Сирии, от «диктатуры Асада».

Мы, пытаясь вызволить задержанную аппаратуру и бронежилеты, переходили из кабинета в кабинет, от начальника к начальнику и с повышением ранга чиновника портреты Башара Асада становились все больше и больше. В комнатке пограничных спецслужбистов в углу диванчика притулилась женщина в восточной женской униформе сильно-религиозных людей. Пальто из джинсовой ткани, глухой платок, а под ним светло-голубые глаза. Задержанная вздрогнула, когда услышала русскую речь, но здороваться с нами не стала. Говорила только по-арабски, когда оперативники досматривали изъятые у нее два шестых айфона в позолоченных чехлах со стразами. «Беженка, бежит от войны», — пояснил один из спецслужбистов, хохотнул и, сделав суровое лицо, продолжил копаться в айфонах. Женщина всхлипнула. На столе ждали своего часа изъятая у нее пачка религиозной литературы, проспекты, компакт-диски и дорогущий ноутбук.

Ночная дорога до Дамаска превратилась в сущее мучение с блокпостами через каждый километр. Но здесь российское гражданство уже срабатывало как вип-проездной. В непроницаемой тьме были хорошо видны белоснежные улыбки солдат. Хотя, сравнивая с 2013 годом, Дамаск окончательно отказался от роли мирной столицы воюющей страны. Город превратился в укрепрайон, поделенный на секторы, разгороженный десятками тысяч бетонных плит, в тени которых притаилась легкая броня с пулеметами, из которых свисают заряженные ленты. Как и в Донецке, война здесь идет прямо по окраинам и городским кварталам. И в короткий предутренний сон мы проснулись от знакомого — выстрел, интервал в половину секунды и наш дом начинает чуть подрагивать от достаточно близкого разрыва. Но звук был незнакомый, нам объяснили, что это бьют американские САУ, которые затащили в Сирию из Ирака. А судя по короткому интервалу между выстрелом и разрывом, война здесь по-прежнему на пороге, и ничего не изменилось за последний год. Ничего. И утром, едва рассвело, над городом появился реактивный самолет — разворачивался прямо над центром Дамаска и бомбил боевиков, сидящих по окраинам. И если нас посетила легкая тоска от стабильности этого тягучего кошмара, что думают про эту войну те, кто собирается бежать, и те, кто останется на своей земле до конца?

Оазис благополучия

Столичный район Думмар — Новый Дамаск — стоит в стороне от фронтовых баталий. Сюда не долетают мины, здесь практически не видно людей с оружием. Чистые улочки, небольшие аккуратные дома с окнами от пола до потолка, дорогие машины… Это престижный район, в котором живут в прошлом не бедные сирийцы. Не богачи, но с достатком выше среднего. Война внесла свои коррективы в привычный уклад жизни этого оазиса.

Батуля и Маджед Хамад пакуют чемоданы в своей просторной квартире на первом этаже. Через несколько дней они присоединятся к многомиллионной армии беженцев, которая высаживается ежедневно на берега греческих островов и прокладывает путь дальше, на Север — в Евросоюз. Брат и сестра не похожи на тех несчастных, что преодолевают морские преграды на резиновых лодках. Вид у них уже вполне европейский. Батуля после школы поступила в техникум, выучилась на менеджера, только что окончила третий курс Института политических наук, работает журналистом для местных интернет-СМИ. Маджед по профессии — бухгалтер. Ехать в Европу они решили не из-за войны, продолжающейся уже почти четыре года. Мы сидим в их маленьком палисаднике на качелях, сверху гроздьями свисает зеленый виноград.

— Сначала был обычный страх, — говорит Батуля. — А потом одна за другой начали приходить проблемы. В основном — финансовые. Из-за экономической блокады поднялись цены, да и зарабатывать стало негде — начались сокращения. Тяжело стало себя реализовывать.

— Действительно, все стало очень дорого, — соглашается Маджед. — Многие фирмы и предприятия закрылись. В том числе и те, на которых я работал. Заработать молодому человеку и нормально прожить стало намного тяжелее. Цены из-за санкций уже не соответствуют заработку сирийских граждан. Нам повезло, мы живем в обеспеченном районе, и до линии фронта далеко. Но все мы попадали и в перестрелки, и под минометный огонь. Ну и звуки разрывов слышны постоянно. К этому тяжело привыкнуть.

— Вы поэтому решили ехать в Европу?

— Нет, исключительно из-за экономических причин. Ни работы, ни денег. Дело не в безопасности. Просто в ближайшей перспективе я не вижу для себя будущего. Я не связываю всю свою жизнь с Европой, — уверяет Батуля. — Меня беспокоит только ближайшее будущее. Хочу поступить там в хороший вуз, получить диплом, устроиться на работу, собрать какую-то сумму. Если за это время ситуация здесь стабилизируется, я обязательно вернусь и буду строить жизнь на родине.

— А вы уверены, что вас там ждут? Вам есть, к кому ехать?

— У меня там много знакомых, есть дальние родственники, — говорит девушка. — Они нам объяснили всю схему, с самого первого дня пребывания. Это может быть или Швеция, или Норвегия. Соцсети сейчас очень развиты, и свое будущее в Европе можно увидеть визуально.

— Маджед, а ты не боишься, что придется работать не по специальности, а там, где твое образование бухгалтера не пригодится вообще?

— Да, я понимаю, что могу заниматься чем попало в первые два года. Моя задача получить высшее образование и подрабатывать в это время. Потом — устроюсь по специальности. Но на понижение социального статуса я готов.

На массовой переправке беженцев в регионе построен серьезный бизнес. Если из северных районов люди сразу попадают в Турцию, то из центральной части страны надо сначала попасть в Ливан, где их встречают посредники. Под Бейрутом людей рассаживают по автобусам и везут в ливанский Триполи, откуда паромом переправляют в турецкий Измир. А далее — на 10-местных резиновых лодках, по 40 человек — на греческие острова. Добираются не все…

— Вам не страшно отправляться в такой путь?

— У вас одно представление об этом пути, телевизионное, у нас другое. Наш друг въехал в Европу 15 дней назад. Из Турции он плыл на туристической яхте, двухпалубной, с группой беженцев. Не обязательно плыть на резиновой лодке. И этот путь он проделал очень быстро. Выехал из Сирии, два дня в Турции. Сейчас он уже в Венгрии. Билет на частный круизный корабль, вмещающий 300 человек, стоит 2000 евро. Есть спасательные жилеты и лодки. Если есть деньги, в Турции ты надолго не задержишься, если нет денег — можешь застрять на несколько месяцев. Кстати, из Ливана в Турцию мы полетим на самолете.

— А почему бы не долететь на самолете до Европы? Дешевле же получится.

— Германия депортирует всех, кто прилетел из Турции, не имея визы или приглашения. Авиакомпании таких просто не пускают на борт. Нужно добраться до Греции и там купить местный паспорт. С ним уже можно лететь в Германию.

— Если не секрет, сколько вам будет стоить это путешествие?

— Почти семь тысяч евро на двоих, включая гостиницы.

— Как вы думаете, кто виноват в том, что вы вынуждены покинуть свои земли?

— Америка, — не сомневается Батуля. — Она действует через своих посредников, чужими руками.

— Армия сирийская страшно устала, вынесла очень много, она обескровлена — много потеряла солдат, — добавляет Маджед. — Вот сейчас усиление российской поддержки просто попало в точку. Вовремя. И мы благодарны за эту помощь, думаю сирийская армия теперь пойдет вперед.

— Если бы не Россия, мы бы с вами здесь не сидели, все было бы разбомблено, — соглашается Батуля. — Если бы Россия стала принимать сирийских беженцев, мы бы не поехали в Европу.

Христианский рубеж

Старый Дамаск стоит на цивилизационном разломе, и в христианском квартале хорошо слышна автоматная стрельба в районе Джобар. До линии фронта можно дойти пешком минут за пятнадцать. В храме сирийской ортодоксальной (православной) церкви только что закончилась воскресная служба. Непривычные для русских храмов скамьи, и вдруг мы видим на стенах иконы Владимирской и Смоленской Богоматери… Мы ждем, когда отец Габриэль закончит крещение двух девчушек-близняшек Анны и Марии. Снимаем осторожно, издалека, но отец, узнав, что мы из России и православные, говорит, что это добрый знак, и он очень рад. А вот бежать он никуда не собирается:

— Это моя земля, тут мой дом, куда я отсюда уеду? — искренне удивляется отец близняшек. — Мы отсюда никуда не поедем. Да, многие христиане бежали, но остались те, кто свою родину не бросит. Это какой-то заговор против нашей страны. Уезжать — это непростительная ошибка. Поддержите нас, чтобы мы не покидали наши дома!

Отец Габриэль, настоятель храма, охотно беседует с нами. На него покушались несколько раз, недалеко от храма подрывали автомобиль, у него очень серьезная охрана, но в пустой церкви он совершенно один.

— Почему среди беженцев преобладают мусульмане?

— Действительно 99 из 100 — мусульмане. Но в подавляющем большинстве — это семьи боевиков, которые селились в лагерях на юге Турции. Теперь она от них избавляется, а Европа, мать цивилизации, пусть принимает то, что сама породила. Понимание того, кто к ним едет, придет только через несколько лет.

— Мы застали еще Сирию, в которой люди не делили себя по национальностям, конфессиям и общинам. Что-то изменилось за последние пару лет?

— Война сделала нашу многоконфессиональную страну намного крепче. Мы живем на одной стороне — против терроризма и радикализма. Конечно, есть часть населения, которая поддалась искусственно созданной межнациональной вражде. Сирия изначально была создана Богом для разных народов. И никто сегодня не имеет право говорить, что терпит кого-то на своей земле. Мощная поддержка России в последний месяц — это давно ожидаемый шаг. Кто-то говорит, что она опоздала. Но возможно, это глубоко продуманная, мудрая стратегия. Сегодня сирийская армия воюет не только за себя. Если не уничтожить на нашей земле исламистов с Кавказа, они вернутся к вам. Если не убить китайских уйгуров, они вернутся в Китай. И Россия помогает не только Сирии, но и Альянсу, созданному из многих стран, включая Иран и Ирак. Надеюсь, что если кризис поделить на четыре части, мы увидим в ближайшее время последнюю четверть.

Репортаж Александра Коца слушайте на Радио «Комсомольская правда»:

Источник: http://www.kp.ru/daily/26435.7/3309093/